5 июля 2016 г.
Байкальские вести: «На другом брегу реки…»
Что остается, когда уходят поэты? Понятное дело, стихи, но, думается, и что-то большее…
— XV Международный фестиваль поэзии на Байкале имени Анатолия Кобенкова, в рамках которого мы проводим этот вечер, оставляет в моей душе тихую, спокойную радость, без экзальтации, — сказал, открывая встречу, Сергей Захарян. — Потому что это естественно, что фестиваль носит имя Толи и что его помнят. Думаю, что такие вечера стихов, воспоминаний и размышлений будут составной частью каждого последующего фестиваля Анатолия Кобенкова.
На вечере памяти, который состоялся 20 июня, Сергей Захарян сделал акцент на том, что не хотелось бы называть эту встречу вечером памяти, а назвать вечером стихов и воспоминаний. Наверное, он прав, так звучит лучше, доверительнее, теплее. Думается, что и сам Анатолий Иванович это бы одобрил. «Зачем эти заунывные, печальные, грустные речи, — сказал бы он. — Вспоминайте меня весело! Словом, так, каким я был. Помните, у Реутского?»
А был он разным: таким, каким бывает человек в жизни и как сама жизнь: и черным, и белым, замкнутым и открытым, тихим и буйным, безыскусным, шумным, задумчивым, радостным, грустным, влюбленным, жестким, обиженным, кротким, заспанным, бодрым, покинутым и вновь обретающим надежду. Но главное, и это отмечали все выступавшие, был добрым, отзывчивым человеком, очень талантливым и светлым поэтом.
Каждый мог подойти к микрофону, рассказать какой-то эпизод из жизни, связанный с Анатолием Кобенковым, прочесть стихи. Не было утомительного официоза и пафоса, были искренность и поэзия, именно то, что необходимо в атмосфере таких вечеров, а потому и была выбрана такая форма общения, когда все просто, ясно, без намеков, надуманности и подтекстов.
…Все при ком-то, молятся на кого-то, все кого-то слушаются — а я, как школяр при правилах, при заботах, к бытию не дотягиваясь из жития…
С диктофона звучали стихи в исполнении и самого автора. И каждый, слушая его голос, перелистывал странички памяти, вспоминая, размышляя, сосредоточиваясь на отдельных фразах, мыслях, которые напоминали о поэте. Каждое стихотворение — встреча или расставание, открытие, радость или печаль.
— Читая Толины стихи, — продолжал Сергей Захарян, — я пытаюсь записать их на диктофон, потом прослушиваю и стираю, потому что они меня не удовлетворяют. Нет в моем чтении той свободной сосредоточенности, которая звучала в его интонации, в его голосе. Настоящие стихи — это то, что не пересказывается своими словами. Это то, что называется «поэт в меня попал, но откуда он меня знает?», — удивляется порой изумленный читатель. И это в них главное. Такими были его стихи. Их тихая, негромкая интонация, доверительная и в то же время пронзительная до глубины, в ней есть что-то важное в глобальном смысле, какая-то независимость от мира, когда человек говорит о чем-то, не настаивая, никого не хватая за грудки и не произнося никаких девизов…
— Тон его поэзии был доверительным, искренним, он делился с читателями, и это качество сейчас совершенно ушло от тех, кто пишет, — продолжает вечер Алексей Комаров, один из ближайших друзей Анатолия Кобенкова. — Он как-то умел делиться и счастьем своим, и горем. В частности, он как-то рассказал в газете историю покупки старенького дома в Култуке. Мне этот рассказ хочется сегодня прочесть вам.
«Домишко, по правде сказать, был чуть выше полуразбитой уборной, комнатёха на 9 квадратов, недостроенная баня, заброшенный огород, зато… «горное кольцо, байкальское дыхание, травяной настой». Однако… Вот здесь мужик до того извел свою жену, что она повесилась в подполье, а там баба довела мужа, что он не выходит из больницы, а в этом доме зарубили топором старуху, приторговывавшую водкой, а вон из того дома ушла в мир иной молодуха. Допилась до того, что ее, бедную, парализовало. И все тянут, воруют, что плохо лежит, да и то, что хорошо лежит, тоже. И у всех почти руки золотые. Они, эти люди, в равной степени и безобразны, и очаровательны». Вот так, рассказывая в газете про свою жизнь в этом домишке, выходило, что рассказывал про всех нас, — закончил выступление Алексей Комаров.
— Я написал недавно о Толе очерк. Как рассказать о нем? Практически это конспект моей жизни начиная с 60-х годов до того времени, как его не стало, — говорит писатель Арнольд Харитонов. — Когда мне позвонили и сказали, что Толи больше нет, я сначала не понял, о чем речь. Я тут же набрал его телефон и услышал в ответ слова, видимо давно надиктованные им на автоответчике: «Вы умничка, вы знаете, что делать…». А я как раз не знал, что делать. А Толя-то меня моложе на целых 11 лет! Я никак не был готов к тому, что он ушел навсегда, что ушел раньше меня. Я помню, как мы провожали его в Москву. Все было как-то напряженно, нервно да к тому же холодно. Помню свое ощущение, что над всем этим нависло слово «никогда». Я понял, что он уезжает навсегда. Хотя мы потом виделись, он приезжал, и было всегда все замечательно… Это было наше братство. Вот и Гена Сапронов ушел, тоже моложе нас. Никому сейчас не надо доказывать, что Толя — это не просто большой поэт, это великий поэт. И не надо бояться этих слов…
— У Толи всегда было много друзей, особенными были друзья детства и ранней юности, — вспоминает Виталий Диксон. — Все они дальневосточники, из Хабаровска и Биробиджана. В Иерусалиме сейчас живет один из таких друзей детства — Леонид Школьник. Он редактор электронного еженедельника «Мы — здесь». Месяца два назад затеялась такая акция — издать новую книжку Анатолия Кобенкова. Дело хлопотное, но благодарное. Уже запущено 450 страниц. 100 экземпляров будут печататься в Иерусалиме и останутся для них. А общий тираж 500 экземпляров, остальные — в Иркутске. Издатель определил, что 200 экземпляров останутся иркутянам, 100 — москвичам и 100 уйдут в Биробиджан. Таким образом, Толя продолжает жить…
— Я познакомился с Анатолием Ивановичем в 1980 году, — говорит историк и издатель Станислав Гольдфарб. — Меня направили работать редактором газеты «Иркутский университет». Хотелось как-то проявить себя, что-то новое придумать. И тут заглядывает в редакцию Анатолий Иванович, и у меня рождается идея предложить ему полставки, чтобы он писал нам стихи. Как сейчас помню, полставки — это 40 рублей, Анатолий Иванович согласился, но выдвинул условие: прихожу когда хочу и пишу что хочу — и не более 200 строк. Мы были на все согласны. Я понимал, что все равно это будет «нетленка», и сам я, может, в историю войду только потому, что в мое редакторство в газету писал Анатолий Кобенков. И если честно, я всегда верил, что он — великий. Вот Харитонов сказал, что это он первый объявил, а я первый так подумал. Считаю, что Анатолий Иванович до сих пор до конца «не прочитан», не написана его полная биография, нет серьезных литературоведческих работ о нем.
Когда я писал книгу о Левитанском, я сделал для себя открытие, что он был предтечей Кобенкова в Иркутске. Именно он, я убежден. Когда писал, я почувствовал, сколько у них общих созвучных друг другу мотивов, образов. Мне это интуитивно открылось. Юрий Левитанский двенадцать лет прожил в Иркутске, любил этот город, и вообще самые эпохальные его стихи именно об Иркутске. И Анатолий Иванович тоже ведь был отчасти бытописателем Иркутска, сросся с ним. У меня есть несколько любимых стихотворений, которые я положил на музыку, а его стихи вообще музыкальны, одно из них я сейчас исполню.
Станислав Иосифович берет в руки гитару, бережно проводит по струнам, и звучит очень теплая, светлая песня:
В опереточном городе — лето, опереточным снам в унисон,
Оперетта! Купите билеты на спектакль «Цыганский барон»…
А потом как-то совершенно пронзительно Сергей Захарян прочел стихи Анатолия Кобенкова, посвященные Геннадию Сапронову. Очень хорошо прочел, хотя все время сокрушался, что никак не может поймать интонацию, которая бы его устраивала.
На этом вечере люди будто открывались, будто сбрасывали с себя на недолгий миг, пока говорили о Кобенкове, те одежды, под которыми каждый из нас скрывает себя истинного, и только здесь, говоря о поэте, обнажались.
Вечер, для которого организаторы любезно предоставили уютный зал бутик-отеля «Арт-Хаус», прошел удивительно тепло и радостно, тихо, просто, безыскусно, но с какой-то внутренней пронзительной нотой большой и невосполнимой потери поэта. Никогда ему больше не пройти по иркутским улицам, не вскочить на подножку трамвая, не подать руки случайно встреченному другу на всегда оживленной улице Карла Маркса, (а кого там только не встретишь! ), не оглянуться кому-то вослед… Но он живет и навсегда остается в нашей памяти своим неповторимым голосом, светом, негромкой своей интонацией.
Увы, жилец иного света,
Ты на другом брегу реки…
Что остается от поэта?
Не тлен, не прах, его стихи…
Лора Тирон, «Байкальские вести».
Фото Владимира Харитонова.
На фото: Анатолий Кобенков
Источник: http://baikvesti.ru/new/_on_the_other_side_of_the_river____
